Моя жизнь и моя жизнь в девяностых

Экспериментальная автобиография «Моя жизнь» поэтессы и эссеистки, одной из ключевых фигур американской Школы языка Лин Хеджинян заслужила репутацию программного произведения как для Хеджинян, так и для Школы языка в целом. Первое издание вышло в 1980 году и содержало 37 глав, каждая из которых состояла из 37 предложений — по возрасту автора в момент создания книги. В 1987 году появилось второе, дополненное издание «Моей жизни», включавшее уже 45 глав по 45 предложений. В 2003 году издано продолжение, небольшая книга «Моя жизнь в девяностых». В это издание включен перевод «Моей жизни» версии 1987 года, а также «Моей жизни в девяностые». Здесь под плотной, но не твердой обложкой на два текста всего 155 страниц и четыре строчки на последней, непронумерованной.

«Но как только читающий оказывается один на один с текстом, без сопутствующих цифр и объемов, иллюзия распадается, а перспектива то и дело смещается с прямой на обратную: текст настолько же нужен читателю, насколько читательское сознание – тексту. <...> Хеджинян обратилась к практике, идейно ориентированной на исследование истончённой грани между поэзией и прозой, а языка – как динамичного перехода контекстов и смыслов. <...> Идея о слабой различимости поэзии и прозы связана с фактом общей затуманенности воспоминаний, парадоксально глубокого впечатления, где большое выражается через малое. Детство, самый масштабный временной образ, внутри себя оказывается разрозненным, а детские воспоминания и впечатления проходят через всю книгу: стянутые занавески на окнах деревенского дома, шаг дедушки, ощущение мороженого, воспоминания о матери. Детство никогда не исчерпывается, а повторяется и длится за счёт калейдоскопичности воспоминаний, неспособных сложиться в единое и замереть <....>. Еще одним воплощением "программности" текста становится работа с контактом читательского и авторского сознаний, превращение читателя из участника в соучастника», — отметила в рецензии на книгу критик Ксения Дудырева.

«Учиться слушать означает уметь не говорить. Можно ли взять в плен городской гул. "Саймон говорит..." — доносится со школьного двора. Коли я нахожусь здесь, то должна быть конкретной. Нам достается от ближайшего дождя, который влажно и плотно прижимается к моей талии. Повинуйтесь лучшему. Тогда, неуклюже прогуливаясь по песчаному берегу, мы были похожи на раскормленных птиц. В мой раскрытый блокнот упал колосок лисохвоста, и персик свой сок обронил. Секрет песни заключался в том, что напевать ее было невозможно, мелодия была неуловима, да и была ли она вообще. Женщинам, слышала я, говорить подобает спокойно и внятно. Аналогия с музыкой очевидна. Возможно, отчужденность была привилегией».